Вт 1 Авг 2023 - 23:22 автор 
Знакомьтесь, Имболк.
О родном брате Йоля-духа, потому что вот он, праздник, уже на самом носу.
***
Имболк, разумеется, рыжий, а как же иначе? Зимние духи все такие; они словно хранят в волосах последние солнечные лучи, когда весь мир погружается в непроглядную колючую темноту, — или, быть может, они похищают солнце с небосклона и держат в плену, не давая вырваться, осветить дорогу заблудившимся путникам, и только приходящая Весна в отчаянном сражении отбирает у них этот рыжий трофей.
Здесь можно придумать ещё сотню-другую сказок о связи солнца и зимних духов, главное — заварить вкусный чай, чтобы идеи так и сыпались. Но в итоге-то каждый сам решает, в какую из множества истин он будет верить: Вселенных так много, что в одной из них сказанное наверняка станет правдой.
Имболк, разумеется, носит зелёный шарф: как и все зимние духи, он неравнодушен к зелёному цвету и тёплым вязаным вещам. А ещё Имболк, единственный в своём роду, неравнодушен к разноцветным лентам: белым, жёлтым, оранжевым, длинным и коротким, которые можно сжимать в кулаке на удачу или цеплять к поясу, чтобы волочились, точно хвост.
Шёлковые ленты он оставляет на деревьях, чтобы Весна взамен одарила их удивительными бутонами; шёлковые ленты он бросает Ветру, чтобы тот повязывал их путникам на рюкзаки. Шёлковыми лентами увиты его предплечья и рога (те самые рога, что растут целый год и ко дню рождения становятся крепкими, гладкими и блестящими — идеальной основной для звучного музыкального инструмента; Имболк дарит их весенним духам: развлекайтесь, трубите на здоровье).
Но сам себе ленты Имболк никогда не повязывает, это делают те, кто приходит его поздравлять: вручают подарок в шуршащей обёртке или плотной коробке — но непременно с бантиком! — а когда Имболк его открывает, крепят ленту на рог или запястье. «Если бы у тебя были длинные волосы, — смеётся Зима, — ленты можно было бы вплетать в косы». «Этой радости я тебе никогда не доставлю», — улыбается Имболк и показывает язык.
Имболк, разумеется, любит глинтвейн и на день рождения его обязательно варит: какой же праздник без глинтвейна? Но у него есть свой, особый рецепт, где глинтвейн варится на молоке и непременно с добавлением изюма. Звучит специфически и на вкус, пожалуй, так же — во все остальные дни, кроме дня рождения Имболка: каждый пришедший на праздник с удовольствием говорит, что никогда не пил ничего подобного, и просит рецепт. Имболк качает головой: фирменный секрет, ни за что, никому, никогда. Потому что не выйдет — ни у кого, кроме него: ведь помимо молока и изюма в глинтвейн надо всыпать немного магии, особой февральской магии, сотканной из морозов, светлеющего неба и парочки засушенных подснежников, собранных год назад.
Подснежники Имболк любит всей душой, да не просто любит — обожает. Но больше двух-трёх никогда не берёт: зачем губить такую невероятную красоту? К тому же есть поверье, что того, кто сорвёт первые заснеженные цветы, весь год будут ждать сплошные разочарования. И хотя удачи у Имболка полные карманы: Йоль щедро делится с каждым, кто попросит, — он не хочет рисковать.
Никто не знает, сколько лет зимним духам (даже, тс-с-с, они сами не знают), но почему-то все твёрдо уверены, что Имболк старше Йоля. У кого ни спросишь, тыкают пальцем: «Вот этот рогатый — старший брат», — а в ответ на: «Почему?» — пожимают плечами: это, мол, очевидно. «Ты просто солиднее выглядишь», — улыбается Йоль. Имболк разводит руками: пусть будет так, но я не считаю, что некто рогатый, весь в шёлковых лентах и с мечтательной улыбкой выглядит солидно.
Одежда Имболка насквозь пропахла базиликом, и неизвестно, всегда ли так было, заколдовал ли его кто или сам Имболк старательно втирает сухие листья в свои рубашки и штаны. Иногда он вставляет в рыжие волосы где-то найденный цветок жасмина, иногда подвязывает к поясу лотос, но базилику явно отдаёт предпочтение, свою любовь и свою жизнь. «Если бы я был растением, — шепчет Имболк, пока стрелки на часах ползут к полуночи, — я бы стал базиликом, вырос вкруг подснежников и водил с ними дружбу. А поскольку Вселенных бесконечно много, то в какой-то из них я наверняка базилик».
Неровный бой старых часов похлопывает его по плечу: вставай, дружок, пора. Имболк подносит палец к губам, и все, в том числе и часы, послушно замолкают. В абсолютной тишине он берёт желтоватую свечу, зажигает — с первой же попытки — и ставит на подоконник.
Эй, Весна, остался всего месяц, да и тот — невероятно короткий. Приходи. Здесь тебя ждут.
О родном брате Йоля-духа, потому что вот он, праздник, уже на самом носу.
***
Имболк, разумеется, рыжий, а как же иначе? Зимние духи все такие; они словно хранят в волосах последние солнечные лучи, когда весь мир погружается в непроглядную колючую темноту, — или, быть может, они похищают солнце с небосклона и держат в плену, не давая вырваться, осветить дорогу заблудившимся путникам, и только приходящая Весна в отчаянном сражении отбирает у них этот рыжий трофей.
Здесь можно придумать ещё сотню-другую сказок о связи солнца и зимних духов, главное — заварить вкусный чай, чтобы идеи так и сыпались. Но в итоге-то каждый сам решает, в какую из множества истин он будет верить: Вселенных так много, что в одной из них сказанное наверняка станет правдой.
Имболк, разумеется, носит зелёный шарф: как и все зимние духи, он неравнодушен к зелёному цвету и тёплым вязаным вещам. А ещё Имболк, единственный в своём роду, неравнодушен к разноцветным лентам: белым, жёлтым, оранжевым, длинным и коротким, которые можно сжимать в кулаке на удачу или цеплять к поясу, чтобы волочились, точно хвост.
Шёлковые ленты он оставляет на деревьях, чтобы Весна взамен одарила их удивительными бутонами; шёлковые ленты он бросает Ветру, чтобы тот повязывал их путникам на рюкзаки. Шёлковыми лентами увиты его предплечья и рога (те самые рога, что растут целый год и ко дню рождения становятся крепкими, гладкими и блестящими — идеальной основной для звучного музыкального инструмента; Имболк дарит их весенним духам: развлекайтесь, трубите на здоровье).
Но сам себе ленты Имболк никогда не повязывает, это делают те, кто приходит его поздравлять: вручают подарок в шуршащей обёртке или плотной коробке — но непременно с бантиком! — а когда Имболк его открывает, крепят ленту на рог или запястье. «Если бы у тебя были длинные волосы, — смеётся Зима, — ленты можно было бы вплетать в косы». «Этой радости я тебе никогда не доставлю», — улыбается Имболк и показывает язык.
Имболк, разумеется, любит глинтвейн и на день рождения его обязательно варит: какой же праздник без глинтвейна? Но у него есть свой, особый рецепт, где глинтвейн варится на молоке и непременно с добавлением изюма. Звучит специфически и на вкус, пожалуй, так же — во все остальные дни, кроме дня рождения Имболка: каждый пришедший на праздник с удовольствием говорит, что никогда не пил ничего подобного, и просит рецепт. Имболк качает головой: фирменный секрет, ни за что, никому, никогда. Потому что не выйдет — ни у кого, кроме него: ведь помимо молока и изюма в глинтвейн надо всыпать немного магии, особой февральской магии, сотканной из морозов, светлеющего неба и парочки засушенных подснежников, собранных год назад.
Подснежники Имболк любит всей душой, да не просто любит — обожает. Но больше двух-трёх никогда не берёт: зачем губить такую невероятную красоту? К тому же есть поверье, что того, кто сорвёт первые заснеженные цветы, весь год будут ждать сплошные разочарования. И хотя удачи у Имболка полные карманы: Йоль щедро делится с каждым, кто попросит, — он не хочет рисковать.
Никто не знает, сколько лет зимним духам (даже, тс-с-с, они сами не знают), но почему-то все твёрдо уверены, что Имболк старше Йоля. У кого ни спросишь, тыкают пальцем: «Вот этот рогатый — старший брат», — а в ответ на: «Почему?» — пожимают плечами: это, мол, очевидно. «Ты просто солиднее выглядишь», — улыбается Йоль. Имболк разводит руками: пусть будет так, но я не считаю, что некто рогатый, весь в шёлковых лентах и с мечтательной улыбкой выглядит солидно.
Одежда Имболка насквозь пропахла базиликом, и неизвестно, всегда ли так было, заколдовал ли его кто или сам Имболк старательно втирает сухие листья в свои рубашки и штаны. Иногда он вставляет в рыжие волосы где-то найденный цветок жасмина, иногда подвязывает к поясу лотос, но базилику явно отдаёт предпочтение, свою любовь и свою жизнь. «Если бы я был растением, — шепчет Имболк, пока стрелки на часах ползут к полуночи, — я бы стал базиликом, вырос вкруг подснежников и водил с ними дружбу. А поскольку Вселенных бесконечно много, то в какой-то из них я наверняка базилик».
Неровный бой старых часов похлопывает его по плечу: вставай, дружок, пора. Имболк подносит палец к губам, и все, в том числе и часы, послушно замолкают. В абсолютной тишине он берёт желтоватую свечу, зажигает — с первой же попытки — и ставит на подоконник.
Эй, Весна, остался всего месяц, да и тот — невероятно короткий. Приходи. Здесь тебя ждут.